«Человек взломанный» в плену Цифрового Левиафана

Сначала будь как невинная девушка – и противник откроет у себя дверь. Потом же будь как вырвавшийся заяц – и противник не успеет принять мер к защите.

Сунь Цзы

 В 1980 году Элфин Тоффлер нарисовал картинку будущего идиллического общества «третьей волны», которым управляют просвещенные технократы. Противоречия между капитализмом и социализмом устранены: от первого остался только дух предприимчивости и свободы, от второго – забота о слабых, пожилых, больных и об общей среде обитания. У власти стоят мудрецы-меритократы, лучше знающие нужды народа, но ширится и прямая демократия. Люди голосуют по важным для них вопросам через всемирную компьютерную сеть, впрочем, общество организовано так, что проблемы решаются еще до их появления, ибо важное значение придается предсказаниям. Тоффлер делает акцент на том, чтобы не путать эту систему с централизованным планированием: в его прекрасном новом мире прогнозы децентрализованы и открыты, он даже вводит такое понятие, как «демократия предвидения».

Города потеряли свое значение, поскольку люди работают из дома: весь мир стал глобальной деревней. Мировые столицы опустели, да и государства, центрами которых они являются, дышат на ладан. Национальные государства распадаются на все более мелкие обломки, испытывая давление снизу, а сверху их теснят наднациональные образования, которые отвечают за всё более важные решения. Границы исчезают, национальные особенности перемещаются в музей, глав государств уже никто не воспринимает как значимых фигур, а народы теряют объединяющие начала и становятся мозаикой меньшинств.

Эра материального процветания, начавшаяся в 1960-е, продолжается без остановки: потребление постоянно растет, главной проблемой становится: куда девать излишки, и очень скоро уже можно говорить не только об обществе всеобщего благоденствия, но и о мире изобилия. Периодически возникают небольшие проблемы, но они решаются настройкой системы, а не ее сломом. Постоянное разрушение и новое рождение, впрочем, испытывают бизнес-процессы, основанные на бурно развивающихся новых технологиях. Негативные стороны капитализма вроде господства крупных корпораций и банков сошли на нет. Деньги вообще утрачивают прежнее значение, на их место приходят знания. Покинув большие города на суше, люди строят их в море и на других планетах.

Пиррова победа капитализма

Этот прогноз, сделанный футурологом в книге «Третья волна», оказался весьма далек от реальности. Капитализм победил во всемирном масштабе, но после этого позаимствовал не лучшие, а худшие черты социализма. Глобального среднего класса, который диктует политикам их позиции, не случилось, вместо этого ширится разрыв между богатыми и бедными. Сегодня мир в этом отношении выглядит так, как во времена пика второй промышленной революции, времени, когда капитаны индустрии вроде Вандербильтов перевозили в Штаты целиком английские замки и устраивали сафари, а бастовавших шахтеров расстреливали из пулеметов.

Об обществе изобилия говорить не приходится, рост материального благополучия остановился, если не пошел вспять: нынешнее молодое поколение в развитых странах живет хуже, чем жили их родители, перспективы их детей ещё мрачнее.

Те, кто сегодня наверху, отнюдь не проявляют интереса к просвещению низов, они скорее склонны отнять у неимущих то, чего те добились в прошлом. Бесплатное образование и здравоохранение объявлено неэффективным, дело идет к отмене пенсий, ни о какой заботе и солидарности нет речи, и в отношении к старикам и не к месту заболевшим практикуется принцип «спасение утопающих – дело рук самих утопающих».

Большие города стали еще больше, мест дизайнеров и брокеров на удаленке на всех не хватает, и люди покидают свои деревни ради низкооплачиваемых работ в мегаполисе. Несмотря на наличие сберегающих технологий, загрязнение планеты продолжается растущими темпами, монополии сильны как никогда в истории человечества – капитализация компании Apple, например, в августе 2020 года составила 2 триллиона долларов и превзошла годовой ВВП такой страны, как Италия.

Границы никуда не делись – 2020 год показал, что даже внутри Европы они стали более чем реальными.

Даже технические достижения сегодняшнего дня отнюдь не столь бесспорны, как это казалось Тоффлеру: наибольший прогресс виден в системах тотальной слежки за человеком, а морские или космические города по-прежнему кажутся недостижимой мечтой. Самих технократов едва ли можно назвать просвещенными: на деле, эра Просвещения, вероятно, подошла к концу. Об этом блестяще написал бывший американский госсекретарь Генри Киссинджер в своем эссе «Как заканчивается Просвещение», опубликованном в журнале The Atlantic.

Сегодня вполне можно говорить о перспективах “нового человека”, неочеловека, который превратится в неживую материю с вкраплениями “живого”.

Общество сегодняшнего дня очень далеко от идиллической картинки, сорок лет назад нарисованной Тоффлером. Однако один его прогноз действительно сбывается, и этот прогноз касается человека.

Футуролог писал: «Можем ли мы создать человека с желудком, как у коровы, переваривающим траву и сено, вследствие чего облегчится решение продовольственной проблемы, поскольку человек перейдет на потребление более низких звеньев пищевой цепи? Сможем ли мы биологически изменить рабочих так, чтобы их данные соответствовали требованиям работы, например, создать пилотов с многократно ускоренной реакцией или рабочих на конвейере, нервная система которых будет приспособлена для выполнения монотонного труда? Попытаемся ли мы уничтожить «низшие» народы и создать «суперрасу»? (Гитлер пытался это сделать, но без генетического оружия, которое может скоро выйти из наших лабораторий. ) Будем ли мы клонировать солдат, чтобы они сражались вместо нас? Будем ли мы использовать генетическое прогнозирование для предупреждения рождения нежизнеспособного младенца? Будем ли мы выращивать для себя запасные органы? Будет ли каждый из нас иметь, так сказать, «банк спасения», полный запасных почек, печени и легких?»

Все то, о чем тогда писал Тоффлер, оказывается возможным. Сегодня вполне можно говорить о перспективах “нового человека”, неочеловека, который превратится в неживую материю с вкраплениями “живого”. Прогресс нейромедицины и нейробиологии может привести к тому, что доля “белковой части” в общей массе организма будет снижаться, «свои» органы будут заменяться синтетическими. Мешающий такой замене иммунитет, который на бессознательном уровне выполняет роль само-аутентификации организма, может быть ослаблен искусственным образом. Для устранения побочных эффектов, неизбежных при таком ослаблении организма, могут быть призваны также искусственные средства. В итоге целостность организма будет утрачена, там и сям по всему организму будут орудовать подчиненные облачному серверу микро или даже нано-агенты, поддерживающие те или иные функции.

Понятие «жизнь» в применении к этим функциям следует применять с осторожностью, ибо функционально обусловленный организм будет представлять из себя систему, находящуюся под жестким контролем, где «живая часть» будет играть все меньшую роль. Более того, наступит момент, когда она сможет существовать лишь в подчинении «неживой», алгоритмической части, которая будет находиться под внешним контролем, через облако. Большая часть человечества, таким образом, превратится в облачных неолюдей, которых на уровне сознания будет мало что связывать с тем видом homo sapiens, которого мы знаем сегодня.

Философский зомби

Для «человека разумного» автономный разум – непременное условие существования и развития, а для облачного неочеловека разум будет алгоритмом, любые отклонения от которого будут рассматриваться как болезнь, подлежащая лечению. В сущности, такой человек и будет «философским зомби», о котором писал канадский философ сознания Дэвид Чалмерс. Что произойдет в этой связи с сознанием и такой концепцией как «свобода воли» — отдельный вопрос.

Вообще, как будет протекать переход от homo sapiens к новому виду «неочеловека облачного»? С точки зрения эффективности проще создать неочеловека заново, точно так же как проще и дешевле построить совершенно новый высокоэффективный завод, чем ремонтировать и латать старый. В этом случает вид homo sapiens сгодится как некий источник «запчастей» или информационный пул – в том случае, если будет принято решение о необходимости внутривидового разнообразия «неочеловека».

Вопрос состоит в том, кто или что будет принимать подобные важнейшие решения. Будет ли это небольшая группа нынешней элиты или новый класс, который можно условно назвать «необогами» — в духе книги израильского философа Юваля Харари Homo Deus, где речь идет о людях ближайшего будущего, которые будут обладать невиданным ранее могуществом?

Чем тогда «необоги» будут отличаться от «неолюдей», или «нового человека»?

Может, это будут две разные расы или даже два разных вида?

Виновата ли в их появлении естественная эволюция или речь идет, как пишет тот же Харари, об автоэволюции, то есть о том, что человек, наконец, взял дело преобразования своей биологической и антропологической сущности в свои руки?

А может быть, есть какой-то новый подход, который позволит посмотреть на всё это под совершенно другим углом?

Каждый из этих вопросов рождает другие. Как правильно определить новые антропологические сущности – такие как «неолюди» и «необоги»? Будет ли преобразование «человека разумного» в эти новые сущности происходить скачком, или неизбежны переходные состояния? Как можно определить эти состояния?

Вполне возможно, особого внутривидового разнообразия «хозяевам алгоритма» — если они есть – и не понадобится. Тогда неолюди будут создаваться по ограниченному числу шаблонов, предназначенных для выполнения того или иного функционала. Если произойдет постэволюционный скачок, трудно будет назвать его результат  «новым видом человека», ибо это явно не будет уже человек, и даже не будет уже живое существо.

Впрочем, и здесь технократы могут увидеть – уже увидели – выход в переопределении понятий «живое» и «человек разумный». На слово «разумный» сейчас ведется серьезная атака, и неспроста.

Неочеловек отдаст в обмен на бессмертие или даже обещание бессмертия все, что в нем остается нематериального, откажется от  “неоцифруемого”, “непостижимого”, то есть от недоступной для сохранения, “улучшения” и изменений “души”. При этом предполагается, что качественные и количественные характеристики неолюдей, их способности, будут сильно зависеть от их принадлежности к определенному экономическому и политическому классу, вплоть до генетической передачи определенных свойств представителям тех или иных классов. Насколько реально произвести такое разделение видов?

Хозяева алгоритма

В случае, если «хозяевам алгоритма» удастся произвести задуманное, кто бы под ними не понимался, можно будет говорить о самоаннигиляции человечества и смерти человека, о финальной победе Танатоса над Эросом, и результат стоит считать не «следующим человеком», а первой модели некоего биоэлектрического зомби.

Новое Время-2 рождает безжалостные и бесчеловечные, внечеловечные методы управления. Это вызывает еще большее отчуждение мыслящих людей от человеческой расы. Люди, особенно представители «мыслящих классов», будут искать спасения у ИИ, потому что отчаются искать спасение у своих же. Человечество будет разделено больше, чем прежде, и нельзя будет больше опереться на семью или клан, потому что и то и другое утратит человеческие черты.

Общество при этом может сколь угодно долго сохранять привычный “демократический” фасад, но людям придется выживать в мире, где слово “свобода” потеряет смысл.

Декларация Левиафана

Технокорпорации сегодня захватывают власть, используя декларации. Декларация, как пишет американский философ сознания Джон Сёрль,  — это такой вид выражения, при котором факты берутся из ниоткуда и провозглашаются истиной, создавая новую реальность там, где ее не было. Именно через декларацию Колумб застолбил за испанцами Америку, провозгласив в письме королеве Изабелле: “нам остается основать испанское присутствие и приказать им (индейцам) выполнять вашу волю. Они ваши, готовые исполнять ваши приказы и работать, делать все, что необходимо, строить город, готовы научиться нашим обычаям и принять наши правила поведения”.

Индейцам того времени города, которые строили испанцы, наверняка казались «умными».

Марк Цукерберг объявил, что отныне персональная информация пользователей будет доступна всем. “Мы решили, что это теперь становится социальной нормой»

Почти всегда декларации ведут к войнам и революциям. Например, “Декларация прав человека и гражданина” привела к Великой французской революции и череде войн, сотрясавшей Европу не одно десятилетие, а “Декларация независимости” – к войне за независимость США. Слова «мы считаем самоочевидными истины: что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью» обозначили новую реальность и легли в основу идеологии Соединенных Штатов как государства.

В российской истории также был подобный момент. Беспрецедентная “Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа” стала нашей «Декларацией независимости», и не удивительно, что Учредительное собрание отказалось ее рассматривать, предлагая народу жить в старой реальности. Но коллективная воля распорядилась иначе, и декларация привела к роспуску Учредительного собрания, к гражданской войне и созданию абсолютно новой реальности.

Еще одна важная декларация – «Декларация независимости киберпространства», провозглашенная американским поэтом и активистом Джоном Перри Барлоу в Давосе в 1996 году. В ней так говорилось о новой реальности интернета: “Мы создаем мир, куда все могут войти без привилегий и предрассудков, вызванных расой, экономической властью, военной силой или местом рождения”. Интернет виделся Барлоу и другим как пространство абсолютной свободы, освобожденное от экономического диктата капитализма, но жизнь распорядилась иначе. Уже с начала 2000-х финансисты сумели найти способ монетизировать киберпространство, начав продажу рекламодателям поведенческих продуктов.

11 января 2010 года в Сан-Франциско основатель Фейсбука Марк Цукерберг провозгласил свою декларацию. Дело было на вручении Crunchie Awards, наград для стартапов Силиконовой долины. Марк Цукерберг объявил, что отныне персональная информация пользователей будет доступна всем. “Мы решили, что это теперь становится социальной нормой, — заявил он. — Людям вполне комфортно не просто делиться информацией разного рода и в большем количестве, но и делать это более открыто и с большим количеством людей”.

Цукерберг угадал запросы нового поколения людей и, действительно, сумел через свою декларацию навязать обществу новые нормы. Установки сотен миллионов людей были в один исторический момент изменены. Тогда ему было 25 лет, а у Фейсбука было 350 млн подписчиков.

Сейчас основателю Фейсбука 35 лет и у его сети 2,5 миллиарда подписчиков, а в 2019 году он сделал следующую декларацию: “Будущее становится приватным»: “Future is private”. Цукерберг сказал это, вероятно, для того, чтобы подчеркнуть свою заботу о приватности, но с приватностью пользователей сети дела с тех пор лишь ухудшились.  Между тем слово private в английском языке означает также «частное», «частная собственность».

Очевидно,  Цукерберг не видит в будущем «общественного», то есть «общественное» будет присоединено к «частному», будет приватизировано, причем приватизировано именно такими корпорациями, как Фейсбук. Таким образом вместе с «общественным», «общим» они приватизируют и само будущее, самого человека.

Мы напоминаем индейцев в нашей неспособности ухватить то, что действительно происходит на берегу, куда причалили прекрасные технологические каравеллы, и откуда на берег высаживаются странные люди в необычных нарядах. Люди, которые хотят превратить нас в рабов – только мы пока этого не понимаем.

Американская исследовательница Шошана Зубофф так сформулировала декларацию современных конкистадоров, которые уже сегодня начали качать «новую нефть» человеческого поведения:

“Мы провозглашаем, что человеческий опыт — это сырье, свободное для того, чтобы его взять. На основе этого требования мы можем игнорировать соображения прав личности, интересов, осознания или понимания.

На базисе этого требования мы провозглашаем наше право брать опыт любой личности для перевода в поведенческие данные.

Это наше право, основанное на требовании бесплатного сырья, дает нам право владеть поведенческими данными, получаенными из человеческого опыта.

Наше право брать и  владеть данными означает и право знать, что они открывают, всё, что за ними стоит.

Наше право брать, владеть и знать подразумевает право решать, как мы используем это знание.

Наше право брать, владеть и знать подразумевает наше право предпринимать усилия, чтобы защищать наше право владеть, знать и решать».

Безумные на первый взгляд приказы, которые издают политики по всему миру в надежде выслужиться у новых конкистадоров,  не так уж и безумны — они готовят почву для открытого провозглашения новой декларации. Ведь людям надо дать понять, что они автоматы, биологические машины, белковые роботы, которые должны выполнять любые приказы. Они – наблюдаемые. Парки закрывают в том числе и потому, что это общественное пространство, а ведь больше не должно быть места общественному, объединениям людей, ведь, как декларировал Цукерберг, «будущее стало частным».

Государству в новом мире есть место постольку, поскольку оно способно быть инструментом социального разделения и отчуждения, способно помогать жрецам нового порядка заменять общественное частным.

В политической жизни создается атмосфера цирка и абсурда, с тем, чтобы отвратить от нее людей, показать, что она не имеет значения. Реальную экономику подгоняют под алгоритмические прогнозы, под предсказания, на которые сделали свои ставки финансисты – как в случае с коронавирусом, например. В сфере прав человека происходи аутсорсинг этих прав частным структурам – соцсетям или онлайн-платформам, которым государство по факту передало, например, права цензуры. Это делается для приватизации всей этой общественной когда-то сферы, с последующим придушением, а потом и ликвидацией этих прав. И повсюду уже происходит управление восприятием – то есть контроль над тем, как именно люди воспринимают реальность, с тем, чтобы создать у них впечатление незыблемости существующего порядка вещей в мире, который на самом деле рушится на глазах.

Удаленное общество

Об общественном, об обществе можно говорить только если мы признаем свободу воли участников процесса. В обществе свободные агенты конфликтуют или сотрудничают, и в итоге вынуждены договариваться. Отменив свободу воли и перейдя к полному управлению стадом, через бихевиористский контроль над поведением мы приходим к ликвидации конфликтов и даже почвы для этих конфликтов. Следовательно, общественное исчезает, заменяемое роевыми принципами через обучение с подкреплением людей, взломанных цифровыми платформами.

Уже сейчас в экспериментах и исследованиях, проводимых частными соцсетями и платформами, людей приравнивают, по сути, к биороботам, к киборгам. В ситуации, когда за объектами управления не признается даже элементарных человеческих прав, можно говорить о современном рабовладении. Об этом возвращении в архаику, о социальном регрессе следует помнить, когда вам будут рассказывать о том, что технологии несут с собой прогресс.

Рабовладение возникло когда-то в результате распада первобытнообщинного общества. Фридрих Энгельс так описывал возникновение рабовладельческого строя: «До того времени не знали, что делать с военнопленными, и потому их попросту убивали, а еще раньше съедали. Но на достигнутой теперь ступени “хозяйственного положения” военнопленные приобретали известную стоимость; их начали поэтому оставлять в живых и стали пользоваться их трудом… Рабство было открыто. Оно вскоре сделалось господствующей формой производства у всех народов, которые в своем развитии пошли дальше древней общины…»

Сейчас генезис рабства другой: новое рабовладение возникает в ходе распада глобального потребительского общества и ликвидации «общества всеобщего благоденствия». Есть и отличия, например, в Древнем Риме за пролетарием все же признавались некоторые права личности, а при новом порядке пролетарий  — это раб алгоритмов. Если он будет сочтен пригодным к труду, он будет делать работу по заданиям, примерно как нейросеть выполняет свою работу, следуя самым современным методам. Творческий труд человека становится не нужен, как, впрочем, и административный. Индейские вожди XXI века, то есть бюрократия будет достаточно скоро выброшены за борт: решения будут принимать алгоритмы, искусственный интеллект.

Для нового рабства будет характерно несколько черт, которые стоило бы рассмотреть. Во-первых, раб, во всяком случае в первое время, будет являться собственностью не одного хозяина, а коллективного владельца. В древности общины – даже города, храмы, государства имели своих рабов. Сегодня таким рабовладельцем сможет быть юридическое лицо, к примеру, крупная технологическая корпорация. Эти юридические лица, в свою очередь, могут иметь частных акционеров-людей. В любом случае, раб распознается по тому принципу, что он является одушевлённым орудием труда своего хозяина и результаты его труда, как и он сам, являются собственностью хозяина.

Следующая черта рабства – та, что раб не имеет собственности на средства производства. Важно отметить, что капитализм также отменяется:  раб подвергается эксплуатации путём внеэкономического принуждения. Именно для этого и нужны системы управления людьми при помощи искусственного интеллекта.

Нужны ли рабы уже сейчас, есть ли в них экономическая необходимость? Очевидно, да, ибо нейросетям требуются большое количество учителей, помогающих им определить, кто на картинке, кошка или собака, живых кликеров, чья функция примерно совпадает с функцией транзистора.

Многие мыслители – и Конфуций, и Аристотель, и Цицерон, считали рабство необходимым институтом, поскольку, как они полагали, есть категории людей, самой природой предназначенных к рабской зависимости и неспособных к умственному труду. Примерно такое же отношение можно встретить у Даниэла Деннета, Рэя Курцвейла и многих других современных философов, предпринимателей, ученых.

В мире новых конкистадоров рабы могут выполнять и определенные когнтитивные фнукции. Например, можно представить себе ферму рабов-читателей, которые будут читать книги, для получения из их мозга уже обработанной информации.

Источниками рабства в древних государствах были военнопленные, люди, рожденные рабами, а также свободные, попавшие в рабство за долги. В некоторых обществах последнее было главным способом получения новой рабской силы. В ситуации постоянных кризисов и катастроф именно этот способ видится главным источником обращения человека в рабство, а установка об отсутствии свободы воли позволит делать это алгоритмически.

Вопрос о том, все ли люди будут обращены в рабов, остается открытым, ибо некоторые люди – например, акционеры банков – в новом мире могут существовать на правах юридических лиц, то есть компьютерных систем.

Некоторым древним рабам, особенно тем, кто занимался сельским трудом, предоставлялась некоторая доля самостоятельности и даже заинтересованности, что создавало у них стимул к труду. Поэтому и при цифровом рабовладении возможны элементы цифрового феодализма: например, какую-то степень свободы могут получить создатели компаний, творцы идей, чьи идеи потом передаются в работу искусственному интеллекту. Ибо в мире, где «будущее стало частным» человек не сможет сам стать по-настоящему независимым собственником. Его будущее уже продано.

Что такое Цифровой Левиафан

Спиноза в “Политическом трактате” писал о том, что каждый бывает своеправным, “sui juris” “постольку, поскольку может отразить всякое насилие, отомстить по своему желанию за нанесенный ему вред, и вообще поскольку может жить по своему усмотрению”.

Запомним это “жить по своему усмотрению”. В тот внезапный момент, когда мозг человека оказался взломан искусственным интеллектом и человеческие способности творить на пустом месте лучшие из миров обнулились, «жить по своему усмотрению» оказалось так же невозможно, как гулять в парке, пересекать полосатую ленточку на детской площадке, с изумлением смотреть на лица в сбитых на подбородок масках Шредингера, которые одновременно и есть, и их нет.

Философы, как люди простодушные и не лишенные аффектов, склонны высоко ценить свою способность суждения и даже выделять ее в отдельную категорию прекрасного. Никакая цена при этом не кажется им слишком высокой. Но происходящее сегодня вынуждает меня сомневаться в том, что мы можем говорить о таких понятиях как “суждение”, “способность суждения”, “точка зрения”, “своеправность” или “своенравность”.

Ритуалы конца эпохи суждения оказались довольно безвкусны, и сегодня вряд ли имеют какое-либо значение рассуждения Канта о прекрасности прекрасного. Казалось бы, прекрасное стало даже прекраснее прежнего прекрасного, поскольку частная заинтересованность в каком-либо обладании прекрасным обнулилась. Нет больше вожделения, страсти обладания пейзажем или впечатлением, и всего того, что не относится к ситуативным установкам, заданным цифровой платформой.

Голландская компания “Дросте” с 1900 года выпускает баночки с какао, на которых изображена монашенка, которая держит в руке баночку, на которой изображена монашенка, которая держит баночку, и так до бесконечности. Так каждая цифровая корпорация содержит в себе другую, «Гугл» содержит в себе «Фейсбук», внутри него сидит «Амазон», внутри этой шкатулки лежит  «Майкрософт», тот содержит яйцо «Эппла», а в каждом «Эппле» записана игла «Гугл». Круг замыкается, границы между различными цифровыми корпорациями прочертить невозможно, они пропадают в бесконечных изгибах и не имеют значения. Береговая полоса, кровеносная система, Цифровой Левиафан — если увеличить любой фрагмент такого фрактала, можно увидеть точно такой же паттерн, что и на изображении без увеличения.

Цифровая платформа едина, ей подчинилось человеческое общество, и жрецы стараются, чтобы она охватила всю Вселенную, или как минимум чтобы люди в это поверили. Цифровой Левиафан распространился повсюду как вирус, а вирус стал цифровой платформой, которой люди отдали свою свободу и волю. Теперь эта платформа-вирус разрешает суждение и распространяет его для коллективного усвоения роем подключенных.

Прежде была возможна власть одного человека над другим в том случае – как писал Спиноза — когда один держит другого связанным, «лишил его орудий для средств самозащиты или бегства, или настолько привязал к себе благодеяниями, что тот предпочитает его верховенство своему собственному и хочет жить лучше по его указке, чем по своей».

Такой человек назывался alerius juris – чужеправным – но он мог стать снова своеправным, sui juris, и вернуться тем самым в свое естественное состояние, стоило ему все же найти возможности  бегства — в случае удержания тела, или усилием воли освободиться от страха либо надежды, которая держала в неволе его дух.

Не то сегодня, ибо цифровая платформа вируса не предусматривает никаких опций, кроме моментального реагирования роя на сегодняшние указания согласно последним графикам и опубликованным цифрам зараженных. Ежедневная публикация числа смертей доказывает смертельную серьезность новых указаний, ограничений, инструкций, запретов и регламентов наказаний, хотя для проведения необходимых ритуалов пребывания вируса в мире никакого доказывания серьезности и не нужно.

Доказывать ничто некому и незачем, ритуал обнуления своеправия оказался лишь рекуррентным воспроизводством самого себя. Мы могли бы сказать, что таким образом сам человек, разведенный с божественной мудростью, Софией, и исключенный из поля содержания и смыслов, превращается в декларацию собственной немощи.

Человек перестает быть и чужеправным, alerius juris, ибо чужеправие предусмаривает, во-первых, власть другого человека, а во-вторых, потенциальную возможность возвращения в естественное состояние sui juris.

«Окончательное решение» для России

Новая эра Цифрового Левиафана для России может означать преодоление раскола. Разрешился вечный русский вопрос о выборе между верой и правдой, о том, что первично, праведные дела или совокупность обрядов. Правда будет подключена к коллективной антенне и заземлена, вера — превращена в график прогулок согласно рейтингу и геолокации.

Как это произошло? Как случилось так, что искусственный интеллект стал Цифровым Левиафаном, вирусно-цифровой платформой, окончательным государством и окончательным решением всех нерешаемых вопросов?

Прежде всего, давайте рассмотрим, что такое искусственный интеллект в данном контексте. В России есть определение ИИ, закрепленное в федеральном законе 123 о верховной власти искусственного интеллекта в городе Москве. Звучит оно так: ИИ – это «комплекс технологических решений, позволяющий имитировать когнитивные функции человека (включая самообучение и поиск решений без заранее заданного алгоритма) и получать при выполнении конкретных задач результаты, сопоставимые, как минимум, с результатами интеллектуальной деятельности человека».

Это понимание определяет искусственный интеллект через самого себя, и потому абсурдно. Искусственный интеллект, понятие с большим полем неопределенности, определяется через человека, понятие с ещё большим полем неопределенности. Тысячи лет философы спорили и продолжают спорить о том, что такое человек, и едва ли сильно продвинулись. Чтобы определять неопределенную машину еще более неопределенным человеком, нужно прежде его обнулить, что, впрочем, и было сделано технократами-жрецами.

Жрецы нашли выход: сузить человека, сделать его машиной. Это, собственно, и происходит сегодня. Тогда, как может показаться на первый взгляд, поле неопределенности также сузится.

Некоторые философы считают, что искусственный интеллект – это не только технологии, это еще и идеология, и даже скорее идеология, чем технология. Но и это определение является неполным. Искусственный интеллетк вбирает в себя и идеологическую составляющую, но он включает в себя и многое другое.

Владимир Вернадский писал о ноосфере, но сегодня она оборачивается своей пугающей стороной, являя нам образ Левиафана. Новый цифровой Левиафан надзирает за человеческим роем, ставшим частью вирусной цифровой платформы. В мире, где человек стал частью окружающей среды, Umwelt, если пользоваться терминологией Хайдеггера, этот расширившийся Umwelt поглотил Dasein, то есть сущее, вопрошающее о своем бытии. Так обнуленный Dasein исчезает из окружающего мира целиком и полностью, так что можно говорить о коллапсе Dasein при появлении цифрового Левиафана. Мы снова и снова возвращаемся к рекурсии, к Левиафану, надзирающему за самим собой.

Давайте осознаем, насколько наш цифровой Левиафан походит на библейского.

Левиафана мы видим в книге Иова, которая появилась после вавилонского пленения евреев. По мнению некоторых исследователей, евреи сохранили идентичность, противопоставив жестокого, неумолимого, но справедливого еврейского бога Элохим доброму и мудрому древнеиранскому богу Ахурамазде, чье имя в дневреиранском языке означало «владыка мысли», «Бог, устанавливающий мысль».

Левиафан в книге Иова – проявление еврейского Бога, его инструмент, моральный агент, созданный волей Элохим и действующий самостоятельно, но находящийся под полным Божьим контролем. Когда страдающий Иов начинает сомневаться в Элохим и даже пытается препираться с ним, тот показывает ему ужасающего Левиафана как свое орудие, существо, перед которым Иов не может устоять. Бог использует мощь монстра, чтобы показать, насколько Иов слаб и ничтожен, и никакое самое правильное поведение не может принести Иову избавление от страданий, пока он полностью не покорится воле Элохим. Элохим, а не благостного Ахурамазды.

Корень еврейского слова “левиафан” имеет значение “свитый” или “скученный” – и тут приходит на ум сгусток сверточных нейронных сетей – самой распространенной архитектуры для машинного обучения. Библия описывает Левиафана как грозного зверя, обладающего чудовищной свирепостью и великой силой. Левиафан не может быть привязан или приручен; на него страшно смотреть. При этом он имеет изящный вид, он идеально защищен чешуей, его спину невозможно пронзить, ни один меч, копье, дротик или стрела не могут победить его, он не может быть скован, потому что разрушает железо, как солому, он боронит землю своим брюхом, воду он заставляет бурлить и оставляет светящийся след. “Нет на земле подобного ему – создания, которому страх неведом”.

Элохим приберегает Левиафана для контроля над человечеством, но в конце концов Левиафан будет побежден – очевидно, когда необходимость в таким созданиях отпадет. Причем в таких созданиях во множественном числе – левиафан не какое-то одно существо, а их многие в одном и одно во многих. Совершенно как искусственный интеллект. «В тот день поразит Господь мечом своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское».

У Томаса Гоббса Левиафан – это некая всемогущая и всеведающая машина, это аппарат, инструмент, созданный людьми и стоящий над ними для того, чтобы помешать им перебить друг друга. Человек владеет искусством, при помощи которого Бог создал мир и управляет им, пишет Гоббс. И главное проявление этого искусства – умение создать «искусственное животное».

Так человек создает своего Левиафана, которому подчиняется. Вот что пишет Гоббс:

«В этом Левиафане верховная власть, дающая жизнь и движение всему телу, есть искусственная душа, должностные лица и другие представители судебной и исполнительной власти — искусственные суставы; награда и наказание (при помощи которых каждый сустав и член прикрепляются к седалищу верховной власти и побуждаются исполнить свои обязанности) представляют собой нервы, выполняющие такие же функции в естественном теле; благосостояние и богатство всех частных членов представляют собой его силу, salus populi, безопасность народа,— его занятие; советники, внушающие ему все, что необходимо знать, представляют собой память; справедливость и законы суть искусственный разум (reason) и воля; гражданский мир — здоровье, смута — болезнь, и гражданская война — смерть».

Гоббсовский Левиафан не равен ни народу, который населяет государство, ни королю, ни коллективному правителю. Важно, что этот аппарат – единый организм, он обладает своим собственным естеством, это независимый агент, вполне себе своеправный в спинозовском понимании.

Наблюдатели и наблюдаемые

1925 год. Исправительное учреждение в Стейтсвилле, США

Сегодняшний мир разделился на наблюдателей и наблюдаемых. Наблюдаемые полностью обнажены, любое движение их тел и душ на виду, они полностью прозрачны, они живут в стеклянных домах стеклянных городов под всевидящим оком и всеслышащим ухом, и даже ночью им не укрыться от инфракрасных лучей. Наблюдатели вроде бы изъяты из всех записей и зашифрованы, они живут за темным стеклом, находятся по ту сторону одностороннего зеркала, где они, невидимые, могут видеть наблюдаемых.

Разница между наблюдателями и наблюдаемыми и есть та винтовка, в оптическом прицеле которой рождается власть. Но, разумеется, и за самими наблюдателями ведется наблюдение. В прошлом году сообщалось о том, как саудовский кронпринц взломал телефон главы Амазона Джеффа Безоса: совершенно понятно, что спецслужбы, внутренние государства, личные охраны, ставшие частью цифрового Левиафана, следят за самими наблюдателями, которые применяют самые изощренные средства защиты – но никто не уйдет от взгляда Левиафана. Он и есть окончательный наблюдатель, причем тот наблюдатель, появление которого привело к коллапсу функции точки зрения, функции суждения, функции критического разума, а значит, и функции науки, функции демократии, функции современного государства в целом.

Сегодняшний цифровой Левиаван становится окончательным наблюдателем, наблюдателем за человеческими жизнями, наблюдателем над человеком как таковым. Оцифрованный Левиафан сторожит от человека ворота парка, осуществляя строгий надзор и исполнение наказаний. Когда парк, то есть рай, окончательно откроется, Левиафан предоставит Элохим всю информацию для впуска в парк достойных.

Вопрос о том, была ли демократия тоже своего рода Левиафаном, оставим открытым. Когда-то права человека — и  свободы — были переданы под надзор институций,  чтобы они смогли обеспечить исполнение принятых деклараций. Формальные права расширялись, при этом нарастала неопределенность системы, а экономическая система требовала все большего детерминизма, что стало в последние пару десятилетий экономическим императивом. Поздний капитализм для выживания нуждался в полной определенности, предсказанности будущего всех своих агентов, в том числе, все возрастающим образом, людей.

Я говорю о капитализме в прошлом времени, потому что, на мой взгляд, он закончился с созданием цифрового Левиафана, Левиафана — искусственного интеллекта, в тот момент, когда главным продуктом экономической системы стало производство и продажа фьючерсов на человеческое поведение, которые обессмысливают фундаментальное понятие контракта как договора свободных агентов.

Это относится и к социальному контракту. Инструментализм, то есть управление агентами, потерявшими свободу, со стороны систем множества искусственных интеллектов-левиафанов, привел к тому, что власть капитала, ранее олицетворяемая, трансформируется в анонимную власть. Формальные владельцы состояний, люди из списка Форбс, управляются своим левиафаном, являющимся частью большого Левиафана.

Цифровой Левиафан рождается на наших глазах в первую очередь как средство контроля, как инструмент борьбы с растущим напряжением в человеческом сообществе – напряжением, с которым, как мы видим по событиям, происходящим в США, демократический Левиафан уже не может справиться.  Давайте вспомним поклонение Святому Джорджу Миннеаполисскому, сверкающий золотой гроб которого везла белая лошадь на белой карете. Его именем молились чернокожие люди в белых масках и белых одеждах, и на наших глазах возник новый культ вечно живого Святого Джорджа Флойда.

Во имя борьбы с неопределенностью система создает еще большую неопределенность, экзистенциальную неопределенность, чреватую катастрофами. Человек сам становится частью Левиафана, частью глобальной цифровой платформы, под надзор Левиафана передается здоровье людей и сама жизнь. При этом любопытно, что Левиафан приобретает вирусный характер, потому что найдено, что человек может быть сосудом, в котором перемещается вирус. Появились вирусные СМИ, вирусная экономика, даже можно говорить о вирусной философии – взгляды Даниэля Деннета или Б.Ф. Скиннера совершенно вирусным путем распространяет вирус Юваля Харари. Таким образом происходит и перерождение самого человека в вирус.

Человек стал частью медиа-окружения, к которому уже невозможно применить понятие «свой». Частью Левиафана стало поведение, которое вписывается в медиа-пейзаж, отражается множеством зеркал-датчиков и возвращается к бывшему агенту в виде прямых инструкций и других видов инструментального воздействия. Преображаются ценности, слова, язык, метафоры, все они подлежат оцифровке и должны найти свое место на панели управляния.

Еще канадский философ Маршалл Маклюэн наблюдал за тем, как став частью телевизионного медиа-окружения, человек начал терять возможности, которые давало ему окружение книжной цивилизации. Он начал терять возможности выработки и эффективного распространения при помощи печатного станка своей индивидуальной точки зрения, своего суждения, возможности консолидации и объединения в сообщества и партии.

Цифровой Левиафан, частью которого стал человек, вырабатывает множество мнений, при этом мнения, действительно важные для управляния человеческим роем, навязываются омниканально (по всем коммуникативным каналам), отражаются зеркалами всеобщего одобрения, которые служат как индикаторы бесперебойной работы системы, и возвращаются в виде алгоритмических инструкций, обязательных для исполнения.

В частности, такую работу Левиафана мы видим в выработке согласия вокруг действий управляемого движения Black Lives Matter, когда человек может либо горячо поддержать выработанное платформой единственно верное мнение, либо помалкивать. Левиафан в состоянии полностью отследить поведение и сформировать фьючерсы на него, и занимается инструментальным управлянием с тем, чтобы это фьючерсы были проданы без дискаунта. Фьючерсы обесцениваются при явном выражение своеправия и сохраняющейся способности суждений, поэтому Левиафан будет работать с тем, чтобы искоренить эти рецидивы книжного и просвещенческого прошлого.

Мы хотели быть всем — и стали экраном всему, мы живем в гигантской эхо-камере. Мы отражаемся в каждом зеркале, и каждое эхо повторяет наши слова. Мы видим, как понятия государство, корпорации, медиа-окружение, религии, цифровые платформы, и человек вместе с ними, смешиваются и соединяются в один организм, который мы и назвали Левиафаном.

Государство как технология, созданная человеком, имеет искусственный характер, и может быть заменена и переизобретена. У Гоббса люди передают свою волю государству-левиафану, которое вырабатывает собственную коллективную волю, дабы война всех со всеми не привела к тому, что люди сожрут друг друга. Цифровой Левиафан создает такую ульевую систему, когда уже нет зазора между волей отдельной личности и волей улья. Личная воля муравья или пчелы идентична коллективной воле – и точно так же личная воля человека – части цифрового Левиафана обнуляется. Он чувствует себя хорошо и правильно только тогда, когда делает предписанные вещи, когда выполнены все алгоритмические инструкции математических агентов, которые ведут его по жизни от рождения до смерти. Таким образом, государство становится ненужным – как, впрочем, и традиционная корпорация.

Нейробиолог Карл Фристон, создатель динамического причинно-следственного моделирования, рассматривает сознание как ошибку, которая возникает у мозга в процессе освобождения свободной энергии. Фристон исходит из того, что мозг – это прогностическая машина. Она существует лишь для того, чтобы делать прогнозы, постоянно сверять их с информацией от датчиков-органов чувств, затем корректировать прогнозы, снова сверять их – и так ко кругу. Мозг старается достичь состояния, при котором его энтропия – как раз та самая свободная энергия — остается минимальной. Фристон таким образом поверил математикой принципы буддизма. Сознание человека практически на любой опыт отвечает желанием, а желание порождает неудовлетворенность. Сознание требует, чтобы удовольствие не прекращалось. Сознание никогда не удовлетворено, всегда пребывает в беспокойстве.

Удовольствие также не дает нам покоя – мы либо страшимся, что оно вот-вот закончится, либо мечтаем о большем. Таким образом, сознание приравнивается к страданию, будучи рассмотрена как энтропия, от которой необходимо избавиться.

Можно счесть само создание цифрового Левиафана коллективным самоубийственным актом нашей воли к стиранию бытия и нашего собственного сознания как источника страданий. Ведь, похоже, именно этот процесс определяет нашу эпоху.

Однако я, как человек книги, не стал бы злоупотреблять оставшейся во мне еще способностью суждения. Обобщения бывают прекрасны в кантовском смысле этого слова, и, кстати, одно это ощущение красоты обобщений, на мой взгляд, опровергает Фристона. Но стоит воспринимать концепцию Фирстона не как Священный Грааль научной теории мозга, а как некую рабочую модель, которой будет руководствоваться Левиафан при управлении человеком. Мы увидим, что после ряда итераций остаточное человеческое сознание из Левиафана исчезнет. И он приобретет свой облик, так красочно описанный в Библии.

Человек завершенной субъектности

Только на исходе Нового времени субъектность человека, ощущение каждым человеком себя как независимой личности, «всерьез стала относиться к подлиннейшим – еще неисчерпанным сущностным последствиям» эпохи — по выражению Мартина Хайдеггера. И дело не в том, что до той эпохи не было понятия «себя» — искусство, которому 30, а то и 50 тысяч лет, доказывает, что было. Человек «был», и даже сознавал свою автономию, независимость от других, от коллектива – но именно тогда, перед Первой мировой войной, самоосознание человека стало влиять на всю цивилизацию, и на весь окружающий мир.

Возможно, это и испугало технократов, мечтающих сегодня стать новой кастой, и вполне успешно реализующих свою мечту. Всеобщее распространение самосознания сделало бы для них невозможным контроль над обществом, которого они добиваются

Сегодня, во время четвертой промышленной революции по Клаусу Швабу, или в Новое Время-2, человечество, кажется, подошло к логическому пределу субъектности. Субъектность еще никогда не была так артикулируема. Частные острова, частные армии, частные состояния, превышающие бюджеты не самых маленьких государств – наконец, пора говорить уже и о частных мирах. «Будущее — частное», по формуле Марка Цукерберга. Частному и государственному предстояло объединиться, чтобы сокрушить общественное – не затем ли, чтобы построить на его месте постмодернистское подражание, общество-штрих? И потом, под прикрытием этого общества-симулякра создать рой, что позволит отбросить скорлупу общественного навсегда?

К 2020 году скорлупа общественного оказалась сброшена: общие пространства, собрания, даже случайные встречи оказались под запретом, в парках и на площадях по всему миру разрешено было появляться лишь военным и полицейским патрулям, живые площадки для дискуссий оказались закрыты. Пользуясь всеобщим обнулением общественного, Левиафану оказалось довольно просто навязать свою повестку правительствам, законодательным собраниям, средствам массовой информации и, через них, семьям и отдельным людям по всему миру. За год действительно практически всё общественное стало частным, но то, что было частным, удивительным образом стало терять свою принадлежность. Экономисты могут пояснить детали этого процесса и показать механизмы того, как это происходило, но если судить хотя бы по запутанности структур любых компаний, трастов и фондов, можно говорить о том, что принадлежность, собственность, а вместе с ними и власть принимать решения становится размазанной по многим держателям, мало кто из которых имеет решающее слово и может быть назван, собственно, владельцем.

Сущность, которая теперь таким владельцем, собственником, решателем является, и есть Цифровой Левиафан. У Цифрового Левиафана много общего с гоббсовским Левиафаном-государством. Можно ли в связи с этим говорить об установлении некой глобальной власти? Вероятно, да, хотя и вряд ли в смысле «мирового правительства». Министров такого «мирового правительства» можно сравнить с языческими духами, идолами в темном лесу или темной пещере, но власть таких идолов простирается лишь на тех, кто в них верит.

Субъектность человека завершена усилиями технократов — хотя их бесспорное торжество диалектически несет в себе зерна грядущего поворота от технократии.

Каковы же основы архитектуры неочеловека и мира, который строит Цифровой Левиафан?

Неочеловек, или роевой человек – существо проектное, сконструированное, и в этом смысле уже машина. Но кому нужна эта машина, чего хотят достичь, используя этот инструмент? Когда мы говорим о том, кто и как запустил этот проект в действие, мы должны понимать, что при всех вариантах ответа на эти вопросы главным остается одно: создать такого человека потребовалось вполне определенному человеческому обществу с вполне определенным строем в определенное время.

Альберт Эйнштейн как-то ответил на вопрос о первопричинах возникновения науки так: «Никто не чешется, пока у него не зудит». Наука как человеческий проект была задумана конкретными гениями – Бэконом, Декартом, Спинозой – но получила мощнейшее развитие потому, что была востребована на том этапе человеческой истории. Наука и сопутствующая ей философия запустила вторую промышленную революцию, и какой мере сама была создана этой революцией, в той стала и её отрицанием. Сто лет назад это отрицание вылилось в череду революций и войн, и человечество оказалось на пороге нового строя, новых отношений, нового общества и нового человека. Самопреобразование человека стало неизбежным не просто потому, что человек получил для этого средства и инструменты, и, как он думает, ресурсы, но и потому, что таков был эволюционный императив.

Когда говорят об экономическом императиве, подразумевают общество, устроенное как машина для производства стоимости, выраженной в деньгах, то есть в числах. В такой машине причина всегда рождает следствие, и нужно определенным образом организовать начальные условия какого-то процесса, чтобы получить результат. Научная теория, например, законы Ньютона, не просто предсказывает течение вполне конкретных процессов в физическом мире, а детерминирует эти процессы, в каком-то смысле работает как заклинание, которого слушаются планеты и галактики. Точно так же и выбранная корпорацией бизнес-модель детерминирует поведение участвующих в ней экономических агентов, которые не могут выломаться из этих рамок и обречены приносить выраженную в числах прибыль. И в этом смысле управление экономикой является магией, реализованной мечтой алхимиков.

Если же что-то идет не так, то неопределенность должна быть любой ценой устранена, и каждая следующая бизнес-модель становится совершеннее предыдущей. То есть если заклинание не работает, подбирается следующее заклинание, или прежнее произносится с большим выражением – но никто не ставит под сомнение саму способность заклинания возыметь эффект.

Так бизнес стал машиной экономического принуждения агентов, то есть людей, вести себя в заданном диапазоне, который все время сужается, ибо предсказания становятся все точнее и точнее, и всё – люди, их отношения, мир вокруг них — должно соответствовать экономическому заклинанию.

Проблема в том, что предопределенность поведения агентов, принятая за данность, таковой не является, то есть в экономическую машину постоянно проникает песок, а то и камень неточности, случайности, и сами части механизма из-за встроенной в них свободы воли периодически выбрасывают тот или иной фортель. Это приводит к постоянным поломкам и даже к состоянию, которое можно назвать постоянным ремонтом. Как достичь последней, окончательной бизнес-модели, в которой участники будут детерминированы по-настоящему? Как достичь таким образом окончательной науки, окончательной экономики, тождественной миру? Иными словами, как достичь состояния, когда даже квантовые процессы можно будет купить и продать через фьючерсы, то есть точно предсказать? И, таким образом, можно будет купить, приобрести, любое заданное окончательным проектом состояние Вселенной?

Окончательный капитализм

Такое состояние материи можно назвать окончательным капитализмом, и именно о его установлении в масштабах всего бытия идет речь. Перое и главное препятствие на этом пути – субъектность, прежде всего субъектность человека. Чтобы его устранить, экономический императив превращают в императив эволюционный. Приспосабливаясь в процессе эволюции к меняющимся условиям, виды меняли размеры, расцветку и другие свойства. Сегодня речь идет о том, что человеческий вид должен сам изменить себя в угоду экономическому императиву финансистов, создавших Цифрового Левиафана.

Пытаясь управлять миром и человеком, экономические алхимики действуют предельно осмысленно, просчитывая каждый шаг. При этом homo sapiens, которого они преобразуют, становится всё менее осмысленным, находясь словно в постоянном состоянии наркоза. Кондиционирование людей во время эпидемии ковид-19 имело целью создание в них состояния выученной беспомощности. Людей приучают совершать алогиченые, абсурдные действия типа ритульного надевания маски для совершения покупки. Эти действия нацелены на закрепление в людях автоматических реакций и состояния «возлезнания». В этом состоянии человек находится в постоянном ожидании дофамина от мобильного устройства, откладывая действия в реальном мире на потом или производя автоматические движения, управляемые так называемой «Системой 1» создания. Эту классификацию придумал нобелевский лауреат нейропсихолог Даниэль Канеман, получивший эту премию еще в 2002 году с формулировкой за «применение психологической методики в экономической науке, в особенности — при исследовании формирования суждений и принятия решений в условиях неопределенности».

«Система 1», согласно Канеману, отвечает за события, которые находятся в пределах привычных представлений об окружающем мире. «Система 1» порождает впечатления и чувства, и срабатывает автоматически, практически не требуя усилий. Есть в сознании и «Система 2», которая отвечает за более сложные действия и, по Канеману, предпочитает находиться в комфортном режиме минимальных усилий. Если вокруг не происходит ничего непредвиденного, то «Система 2» дремлет, и нехотя запускается лишь тогда, когда получает от «Системы 1» какие-то раздражающие импульсы. С подачи Канемана общим местом необихевиористов стало то, что «Система 2» отвечает за иллюзию «свободной воли», которая на самом деле лишь является реакцией организма на когнитивную перегрузку. Чтобы такой реакции не было, нужно просто не перегружать систему.

Главным фактором, определющим поведение человека, необихевиористы считают лень и нежелание тратить силы больше минимально необходимого. Таким образом оказалось возможным свести сознание с его пьедестала: ведь по сути, главное действующее лицо в этой картинке мира – «Система 1», которая просчитывается на уровне нейрофизиологии и от которой можно не ждать непредсказуемых действий. ожиданностей. Действия «Системы 2», таким образом, вполне можно свести к действиям «Системы 1», которой, в свою очередь, можно управлять. Нужно лишь давать человеку дофамин, как крысе в лаборатории, сформировать в нем определенные привычки и не обременять его чем-то неожиданным и некомфортным.

От «человека взломанного» к человекоданному

Для уничтожения «человека алертного» была создана целая экономика – экономика отвлечения. Алертный человек – тот самый, который был когда-то охотником и реагировал на каждый шорох, превратился в покупателя готовых продуктов, которому не нужно быть настороже. Даже animale rationale, то есть рациональным животным, его уже не назовешь, потому что рациональность – это производство понятий Даже о своем выживании он уже может не думать – потому что двигаясь от одного впечатления к другому под воздействием дофамина и разного рода наркотиков, он перестал жить.

Распад и уничтожение субъектности уже нормализованы в обществе. Показателен нашумевший в России случай Михаила Ефремова, известного артиста, который 8 июня 2020 года на Садовом кольце в Москве выехал на встречную полосу и столкнулся с небольшим грузовиком, в результате чего погиб его водитель Сергей Захаров. Ефремов ехал на большой скорости, находясь под воздействием алкоголя и наркотиков, поэтому общественное мнение обратилось против артиста, и вначале тот сделал несколько публичных заявлений, выражая раскаяние. Однако позже стало ясно, что семья погибшего не принимает это представление за чистую монету, и актеру светит 12 лет тюрьмы. Тогда Ефремов «забрал обратно» свое раскаяние и заявил в суде, что был пьян и ничего не помнит, а потому виновным в происшедшем себя не считает. Он то под запись каялся в содеянном, то говорил, что не виноват, и каждый раз был достаточно убедителен.

Публика, следившая за ходом дела, увидела фактически нескольких Ефремовых, и сам этот сюжет мог бы иллюстрировать тезис одного из основоположников искусственного интеллекта Марвина Мински о «содружестве разумов». Нам только кажется, что мозг – единая структура, и что человек имеет одно сознание, полагал Мински. На самом деле в мозгу конкурируют множество алгоритмов, и сознание каждый момент времени имеет дело лишь с победителем в этом соревновании за внимание. Так, один ефремовский алгоритм старался убедить аудиторию в большой душе и совестливости артиста, другой открывал нам лицо пьяницы и наркомана, третий – расчетливого дельца от искусства, четвертый – беспечного потребителя впечатлений и ощущений, которые в погоне за ними не видит ничего вокруг. Всё эти «разумы», живущие отнюдь не в сообществе, а скорее в состоянии постоянного конфликта, и были Михаилом Олеговичем Ефремовым.

Но самым главным было не «сообщество разумов» само по себе, а то, что ни один из них не считал себя сознательным, обладающим свободой воли – а значит и ответственностью субъектом. Перед нами был неочеловек, существо аморфное, текучее, постоянно примеривающее маски, ни одна из которых, впрочем, не удерживается надолго.

Интересна реакция значительной части образованной части общества на публичное явление неочеловека. Потеря субъектности человеком в цифровом мире не ощущалась как потеря – напротив, литератор Дмитрий Быков в своей колонке увидел в Ефремове величие. Вдруг выяснилось, что достаточно сторонников у концепции того, что человек — это некая биомашина, живущая одним моментом и настаивающая на своем праве не быть ответственным за предыдущий момент, да и. за любой другой тоже.

Так, — впервые так ярко в российском публичном пространстве, во всяком случае -проявилась нормализация потери субъектности человеком. Человек при этом становился собственным аватаром, зонтичным брендом для своей комнаты спящих разумов. Но спящие разумы, отвечая в состоянии полупробуждения за мерцающее сознание-возлезнание, должны были, в полном соответствии с гипотезами Фристона и Канемана, идти по пути наименьшего сопротивления и руководствоваться чем-то таким, что, во-первых, можно было бы надеть как новую маску, а во-вторых, что приносило бы какую-то дозу дофамина или как минимум не приводило бы к дискомфорту. Едва ли «Система 2» в состоянии справиться с подобным заданием, так что сознание практически полностью будет отключенным, и за него вполне способна поработать «Система 1». Таким образом, программа Цифрового Левиафана по синтезу безопасного для машины сознания решена. Но что будет управлять готовой к выполнению команд «Системой 1»?

Ответ на этот вопрос появился уже давно: роевое сознание. Именно роевое сознание способно дать правильные ответы на все возникающие в каждый момент вопросы и дать бывшему индивидууму, теперь члену роя санкцию на действие. Таким образом бессознательность всех версий Ефремова может быть узаконена в моральном плане. Что скажет рой, что он примет как шаблон поведения, то будет и правильно, и морально. Собственно, в мире сложнейших моральных дилемм, поставленных перманентными ситуациями харассмента, мужского шовинизма, эйджизма, расизма и так далее и не может быть иначе. Каждая из этих ситуаций представляет из себя минное поле в том числе в силу неопределенности как самих этих ситуаций, так и участвующих объектов – не субъектов.

Как возможно определить «цветную женщину», если понятие женщины становится весьма размытым, как, впрочем, и понятие «цвета кожи»? Женщиной можно родиться, можно ей стать, можно побыть женщиной и перестать быть ей снова, а можно, наконец, избрать себе бесполое состояние. Вероятно, в недалеком будущем к этим вариантам прибавится возможность быть женщиной, мужчиной и кем-то третьим одновременно.

В Соединенных Штатах был случай, когда один преступник пытался избежать наказания за убийство, вооружившись концептом «внутренней множественности». Каждый из нас состоит из множества «я», говорил он, и убил не я, а кто-то «другой» во мне.

Но Ефремов пошел дальше биперсональности или мультиперсональности, дальше превращения человека в животное. Он показал, что можно быть просто вешалкой для маски или множеством точек больших данных. Такая вешалка ответственностью не обладает, нельзя к этой ответственности ее и принудить. Если человек полностью выражается собранными с него данными, то смешно считать, что это множество точек обладает какими-то правами, свободой воли, и может нести какую-то ответственность. Множество точек неподсудно, потому что для него не могут существовать универсальные категории, к нему неприменимо право в любом его истолковании.

Надо отчетливо понимать, что отрицатели свободы воли и сознания сегодня у власти в глобальном масштабе – в финансах, экономике, и в том что осталось от политики, науки и культуры. Некоторые из них думают, что свобода воли – это полезная иллюзия, которая позволит держать массы, то есть множество множеств точек больших данных, в повиновении. Поэтому нужно дать людям возможность выбора, пусть даже фиктивного, с заранее предсказанным результатом. Трудно проникнуть в мышление верхушки властвующих, но судя по тому, что происходит с управляемыми через деньги сферами общественного, они считают, что концепция иллюзорной свободы уже отслужила свое, и для окончательного устранения человеческой неопределенности нужен полный контроль. Жили же древние греки с мыслью о том, что судьбами людей управляют мойры, и что люди – игрушки богов. Почему бы не воспроизвести эту модель, и вложить людям в голову именно такую картину мира? Роль богов при этом будут играть сами властвующие, и люди будут понимать, что бороться с ними – бессмысленно, а лучшая линия поведения – это ублажать богов поклонением, дарами и жертвами. Для создания таких умонастроений нужны будут конкретные случаи, которые впоследствии обрастут мифами и. послужат основой для новой религии. А «Вы будете как боги» Фромма или Homo Deus Харари – не для множеств точек, а для тех, кто этими множествами точек управляет. Хотя каждый такой управляющий считает множествами точек и других новых богов, поэтому между ними неизбежна жестокая внутренняя война.

В любом случае, близится время, когда множества точек, или люди-данные, в той или иной форме получат уведомление, что их свобода воли аннулирована, точнее, ее никогда и не было. И теперь им предстоит жить по другим законам, слушаясь новых богов, какие бы между этими богами не творились наверху свары.

С этого момента любой поступок человеко-данного должен быть санкционирован – как и любой поступок по отношению к нему. Кто может дать такую санкцию? Только рой, коллективная сущность, управляемая необогами через Цифрового Левиафана. Необоги будут считать, что они управляют, хотя Левиафан – вполне самостоятельная сущность, которая довольно быстро подчинит новых богов, если не начнет строить свою империю прямо с подобного подчинения.

 

Вам также может понравиться...

Популярные записи