Рациональное знание и мировая борьба

Авторы: Алена Шадрина, Олег Сычёв

«Мир меняется. Это чувствуется в воздухе. Это чувствуется в воде. Это чувствуется в земле»
Джон Рональд Руэл Толкин

 

«Отмщенья, государь, отмщенья!»

Михаил Юрьевич Лермонтов

 

Слова Галадриэль, как может показаться, созвучны с происходящим сегодня. Но мы не согласимся с подобной интерпретацией.

Мир начал меняться уже более чем полвека назад, в эпоху своего расцвета и наибольших надежд. В 60-е и шире – в период «Славного тридцатилетия» (1945-1975).

Сегодня же наглядным свидетельством изменений, среди прочего, будет топот толп, двигающихся с юга на север. Беснующиеся на самом севере лишь дополняют картину (см. “BLM”).

Беспрецедентный опыт «психо-вирусной эпидемии» подводит жирную черту под сомнениями относительно реальности изменений. И, как нас уверяет К. Шваб, организатор давосского форума, — мир никогда не станет прежним. Даже с учётом того, что «вирус не несёт экзистенциальной угрозы для человечества» (слова того же Шваба). Про это хотелось бы распространиться поподробнее.

Но ограничимся лишь сопоставлением: 140 тысяч в день (сезонная инфекция «ОРВИ» весны 2016-го года) и рекордные 27 тысяч заболевших известно чем за последний год. А год – это четыре сезона. Эпидемиологический порог в начале «пандемии» же был превышен в единственном государстве – карликовом Сан-Марино.

Схемы реальности

Однако, вне средне- и долгосрочной перспективы, «событие – это пыль» (Ф. Бродель). Понять его возможно только в контексте времени, процесса. Как говорил Аллен Даллес, человека можно запутать фактами, но, если он разбирается в тенденциях, провернуть подобный трюк становится гораздо сложнее. Поэтому также стоит сказать о сегодняшнем примитивном, но, к сожалению, непроизвольном делении людей на категории:

  • люди, запутавшиеся в фактах («не разбирающиеся в тенденциях»);
  • люди, обособленно относящиеся как к фактам, так и к тенденциям;
  • люди, разбирающиеся в тенденциях.

Главное в этой сложной ситуации — не начать клять. Ведь это даже позициями не назовёшь. «Рефлекс» срабатывает на подсознательном уровне. А обвинять человека в его «распознавании» или «нераспознавании» тенденций, т. е. в его автоматически срабатывающем рефлексе, по меньшей мере некорректно. Хотя часто практически неизбежно…

Историк и спецслужбист, таким образом, сходятся во мнениях. Похоже, что и в среде физиков бытует подобная точка зрения; включение процесса, эволюции и длительности (времени) в фундаментальные схемы реальности (например см. работы И. Пригожина).

Исходя из вышесказанного, возникает желание задать вопрос: «Какова роль событий сегодняшнего дня?» Являются ли они причиной или следствием? Каковы связи, и почему они обладают таким, а не иным характером? Пожалуй, вопросов вдвое больше, чем ответов, и риторическими они отнюдь не являются. Хотя нам уже дали понять, что вопрос с развёрнутым ответом приравнивается к риторическому.

Эти и многие другие вопросы вынудили нас обратиться к обществоведению и, в целом, к вопросам «общего характера» (пока что отодвинув науку о мире и проблему технологий). С наскока взять их (вопросы) не получилось. Оставить их открытыми тоже не вышло. Поэтому волей-неволей пришлось углубляться.

Но, вероятно, произошло много лучшее – открылась широкая панорама новых вопросов. Частично, они дали ответы на старые (путём разрешения лежавших в основе последних противоречий). При этом возникло острое ощущение, переросшее в понимание, что от решения многих из стоящих перед нами «общих» вопросов зависит исход социальных битв грядущего, а может уже наступившего будущего. К их решению стоит относиться как к увлекательной игре, в которой победа означает лишь возможность двигаться дальше. Стать участником игры очень просто – нужно только постараться по-своему ответить на открытые вопросы.

При ощущении неудовлетворения или зудящей навязчивости из разряда «что-то здесь не сходится» — ты автоматически переходишь на следующий уровень. Каждая новая обнаруженная взаимосвязь и желание найти ещё фрагмент паззла – победа. А что же даёт поражение? Всегда ли можно нажать на кнопку и вернуться в исходный пункт? Ведь сегодня мы не средневековые монахи и, как показывают эксперименты, не порождение некоторой виртуальности или симуляции. Стрела времени неотвратимо направлена вперёд. И похоже, что и в деле вопросов и ответов в один момент уже нельзя будет переиграть. Выйдет как у Шекспира:

If we fail, we fall. If we succeed, we’ll face another task.

Таким образом, в игре в вопросы и ответы появляется дополнительный азарт.

Одно нам ясно наверняка. Вопросы уже поставлены. И давят они с каждым днём всё сильнее. Их нужно сформулировать и, что важнее, — осознать.

Знание

В заглавии обозначены два предмета. Рациональное знание (уже – наука) и мировая борьба. Борьба за власть, ресурсы и информацию. Интересно рассмотреть данные понятия через призму каждого из них. Получаются две возможных постановки задачи:

  • Мировая борьба сквозь призму рационального знания;
  • Как вытекающее: рациональное знание сквозь призму мировой борьбы.

Думается, что для человека, сформировавшегося в рамках примата научного мировоззрения (таких всё меньше), будет более понятна первая постановка вопроса. Действительно, кажется разумным предположить, что любое явление — вещь и процесс, являющийся частью реальности, можно рассматривать как предмет научного изучения.

Не менее (если не более) занятно обстоит дело со второй проблемой. Возникает вполне резонный вопрос: «Как можно рассмотреть знание с позиции некоторой части реальности, которую это знание, в свою очередь, должно описывать?!» Всё же считаем, что данная постановка вопроса уместна. К тому же она наводит на интереснейшие проблемы в области современных наук о мире, человеке и обществе. Но это лишь маячок для заинтересовавшихся. А поразмыслим мы всё же над другим.

Приурочить эту работу мы решили к 16 марта. В тот день, год назад, школьников и студентов отправили по домам изо всех работающих учебных заведений. Почему? Зачем? На сколько? Эти вопросы остались открытыми. С тех пор учёба в её исконном и единственном возможном виде не возобновлялась.

Безусловно, нам хотелось описать «сегодняшний день», выделив и рассмотрев его конкретные аспекты. Развернуть их во времени для наглядности. Но, то ли по воле того самого времени, в котором мы должны были разворачивать, то ли из-за обрывистости знаний и перенасыщении ими (за последнее время, по крайней мере), — нам пришлось сузить наш «обзор» до двух аспектов: науки и образования.

Это не ода на восшествие, не панегирик, не плач и не панихида. Это обоснование личностного суждения, подпитанного мнениями и фактами. Поэтому, на примере двух близких нам, как студентам, тем, мы, без ярко-выраженной оценочности, но с ярко-выраженной физлиричностью проведём те или иные параллели. И назовём это обзорной статьёй. А то и больше: аналитикой (сентиментальной).

  1. P. S. – также мы постараемся снабдить текст справкой, дабы никого не запутать.

Наука и образование

Как говорил один известный деятель нашей истории: «Взявшись за решение частных вопросов без предварительного решения общих, мы постоянно будет сталкиваться с вопросами общего характера». Согласимся с деятелем и начнём свои размышления с науки.

Действительно, какую бы проблему мы не взялись решать, на какой вопрос не взялись бы отвечать, от нашего подхода к проблеме, от первоначальной постановки вопроса, во многом зависит ответ. Постановка определённого вопроса создаёт коридор, в пределах которого должен найтись ответ. И горе тому, чей ответ не найдётся, или найдётся за рамками выбранной схемы. Тогда получится как в анекдоте: «Шёл, шёл энтомолог. Видит: под ногами новый вид жука, не вписывающийся в классификацию. Хрясь! И нет жука». А вместе с ним и проблемы. Но это только на первый взгляд.

В контексте обозначенной проблемы очень интересно высказывание Эйнштейна о том, будем мы наблюдать явление или нет. Возможность наблюдения явления зависит от той теории, которой мы пользуемся. Подумать только: от выбранной теории зависит виденье явления!

При этом значение используемого языка особенно сильно возрастает в переходных эпохах, когда реальность двигается слишком быстро и интуитивно-инстинктивные механизмы осмысления за ней не поспевают. Эти же размышления относятся и к самой науке, к её динамике, революциям и кризисам. И, как вы уже догадались, именно в такой кризисной ситуации мы сейчас и оказываемся. Кризис общества как целого, системы, своим следствием имеет кризисы подсистем: сфер управления, финансов, экономики, образования и пр. Но кризисное состояние статичным не бывает.

Если кому-то покажется, что в тексте слишком много общих фраз, недосказанностей и эвфемизмов – спешим объясниться. Вам лишь показалось. К работе просто-напросто примешался гуманитарий. Говоря серьёзно, масштаб выбранных нами тем в рамках штучной обзорной статьи не даёт возможности «выражаться» иначе. К этим темам можно только «притрагиваться», потому что иначе, по правилам равенства, любая из них будет требовать непосредственного углубления, выкраивания точечного, индивидуальной трактовки. Но, с учётом того, что эта работа скорее основана на эмпирическом и ноющем, мы будем именно притрагиваться. Тем более, существует неизречимое:осознание Silentium!

С терминологией, тем не менее, объяснимся.

Сегодня бытует довольно распространённое мнение, что наука была такая «одна», и развитие её прослеживается от античности, где мыслители почти дошли до осознания принципа опытной проверки теоретических изысканий. Но что-то «не пошло», и лишь через несколько веков в ходе научной революции конца XVI — начала XVII в. в. (1685 г., И. Ньютон представляет Королевскому научному обществу «Математические начала натуральной философии»), знакомая нам ныне наука Нового времени оформляется, а идеи наконец твёрдо устанавливаются в обществе.

Эта линейно-поступательная схема развития очень хорошо коррелирует с мифом о прогрессе, лежащем в основе геокультуры Просвещения. А любая мифология, «хорошая» или «плохая», не наука по определению. Поэтому резонно задаться вопросом о том, какова была история становления науки вне зависимости от прогрессистских схем.

В ходе последующего рассуждения необходимо отметить нетождественность науки самой себе как средства рационального познания мира и одновременно общественной подсистемы.

Как способ познания мира наука обладает собственной логикой и динамикой развития, направленной на качество и количество. Как форма организации структур рационального знания наука является частью общества. Но часть не может определить целое. Скорее целое определяет часть.

Общество как целое подчиняет себе науку как частное. Способ организации и существования науки в обществе, таким образом, накладывает отпечаток на логику познавательной деятельности как таковой. Для того, чтобы объяснить, как этот процесс реализуется, нужно прежде сказать несколько слов о социальных системах и структурах рационального познания.

Под «рациональным познанием» мы понимаем обобщение научного познания, способ познания мира посредством разума. Из европейской истории нам известно несколько систем, обладавших собственными структурами рационального познания: античная, феодальная и капиталистическая.

Им соответствовали античная философия, средневековая схоластика и современная наука. Каждая структура обладала своими особенностями. Например, средневековая схоластика в рамках духовной сферы не отделялась от религии до XIII в., наука в рамках капиталистической системы существовала как общественный институт наряду с политикой, гражданским обществом, государством, массовым образованием. Она ограничивала капитал в его долгосрочных и целостных интересах.

Структуры рационального познания

Теперь возвращаемся к вопросу динамики развития науки и шире, – структур рационального познания, — как особой сферы духовно-психической деятельности человека и социальной структуры.

Рассмотрим науку как особую сферу когнитивно-познавательной деятельности человека, по возможности абстрагируясь от включённости этого процесса в эволюцию общественных систем и влияния законов развития социума на науку. Определяем науку как процесс, направленный на рациональное познание (то есть силами разума, с задействованием когнитивно-аналитических способностей человека).

Представляется полезным дать иное определение, которое «ловит» науку в статике, отражая её структурно-мифологические особенности. Так, определение: наука – это система идей, представляющих собой рациональную картину мира, т. е. познанную с помощью разума.

Следуя определению и обращаясь к истории науки эпохи модерна, можно сказать, что науке-процессу было свойственно постоянное приближение к общественной истине. Эта важная особенность логики научного поиска отражает некоторые сходства науки и другой системы идей, которой наука нередко противопоставляется – религии, точнее христианства. В некотором смысле, новая наука, ядром которой (за исключением принципа эмпиризма) была ньютонианская механистическая картина мира, стала триумфом средневековой теологии.

Если последняя говорила о наличии «надмирового существа» и замысла, то физика эпохи Ньютона представляла мир как автомат, мир «мировых линий», траекторий, где время сводилось к параметру, а различие между прошлым и будущим стиралось обратимостью уравнений динамики во времени. При этом проблема познающего субъекта оказалась вне поля зрения.

В то же время предполагалась хотя бы принципиальная возможность «божественного» знания о мире. Невозможность же практического осуществления подобного уровня знаний принималась как проблема второстепенная, обусловленная неточностью измерений.

Ньютоновская механика нашла отражение как в либеральном сегменте (социология, экономика, политическая наука), так и в марксистской теории. Которая, в отличии от ЭСП-комплекса (ЭСП – экономика, социология, политика), представляла собой попытку целостного описания общественных систем, в первую очередь – капитализма.

С начала XIX века в физику входит термодинамика (1811 год). Второе начало термодинамики вводило в физику время, выделяя то его направление, в котором возрастала энтропия. XX же век начался с того, что чаще преподносится как разрыв с ньютонианством. На первый план выходят квантовая механика и теория относительности. И это действительно большой шаг в познании мира.

Однако они, несмотря на всё новаторство, следовали традиции классической физики. Аналогично классической механике, времени отводится роль параметра; вся информация о прошлом и будущем системы заложена в одном её состоянии, соответствующем произвольному моменту времени.

 Вторая половина XX века, возможно, принесла значительно более радикальные сдвиги в фундаментальной картине мира. Эти процессы во многом связаны с именем И. Пригожина. И начались они именно с термодинамики.

Важность всех вышеперечисленных событий заключается в общенаучных и философских следствиях, которые они вносят. При подобного рода эволюционных сдвигах возникает потребность в пересмотре таких основополагающих понятий, как объективность и закон природы. Возникает то, что И. Пригожин и И. Стенгерс называли «диалогом человека с природой». Это отлично от «допроса», которым занималась классическая физика.

Проведём параллель или прокинем мостик между происходящим и произошедшим. Между тем, что свежими чернилами записывается в летопись, и тем, что давно затвердело на историческом пергаменте. А также попытаемся найти объяснение, почему то, что происходит сегодня, может происходить сегодня.

Абсолютизация и обобщение знаний стали мишенями для будущих «глобализаторов» прошлых столетий. Образование и наука, в связи с этим, подверглись насильственным изменениям. Наука Нового времени в наши дни находится на своеобразном распутье.

Отталкиваясь от сказанного, можно предположить, что наука сохранится, но переродится в постнаучную форму. Аналогично схоластике, вошедшей в кризис к началу XVI века и заменённой наукой Нового времени. У двух кризисов есть даже типологическое сходство: одной из наиболее серьёзных проблем, с которыми столкнулась схоластика, было число дисциплин, на которые она поделилась. Эти дисциплины, в свою очередь, создавали свои собственные языки, утрачивая возможность диалога друг с другом.

На сегодняшний день существует около 70000 научных дисциплин. И с общим языком дела у них обстоят напряжённо. А если вспомнить, что наука – это, в первую очередь, теория, то необходимо признать серьёзный кризис общественной науки как таковой. Но о кризисах после, а сейчас – об общественном «влиянии» на науку.

Общество и наука

Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества, как говорил уже упомянутый исторический деятель. Науку часто рассматривают как нечто оторванное от общества. Рассматривать науку вне общества и общество вне науки не есть правильное решение (по крайней мере, исходя из наших целей).

Многие характерные черты науки поможет рассмотрение отношения частей и целого. Так, наука является частью социального целого. Соответственно, наука подчиняется социальным же законам. С одной стороны, наука эффективно работает в интересах господствующих групп, — системообразующего элемента любого общества.

С другой — наука, как любая общественная организация, стремится к количественному росту: включению под свой контроль всё большего числа людей, большего количества «масс», большей энергии. Это выражается в росте числа вовлечённых в науку индивидов.

В увеличении количества научных публикаций, дисциплин, денежных средств, идущих на «прокорм» этого «монстра». Здесь следует отметить, что наука, наука Нового времени следует логике политической системы, институтом которой она является.

 В то же время науки о мире, обладая другой проблематикой, также ощущали на себе влияние общественного целого. Яркий пример такой «обратной связи» — термодинамика. Особенностью данной науки, как было упомянуто, явилось введение в физику времени как источника качественного изменения.

До этого механистическая картина, господствовавшая в науке, ознаменовывала победу пространства над временем, статики над движением. Рождение термодинамики в эпоху революций (1789-1848 г. г.) связано с осознанием неизбежности изменений. А также с феноменом идеологии, фиксировавшей всякое отношение к этим изменениям (см. А. Фурсов, И. Валлерстайн).

Многие особенности современности представляются людям непреходящей данностью. К примеру Интернет, или, ещё проще, железная дорога. Казалось бы, последнее, будучи детищем двухвековой давности, чрезвычайно глубоко укоренилось в человеческой жизни. Технология отработана совершенно.

Её позиция уже не то, что исчезнуть, — поколебаться не может. Но ведь даже для самой простой технологии нужен приток творческого заряда, который раз за разом бы обновлял содержащее этой технологии. Здесь встаёт вопрос: каков тот «минимальный» уровень, после которого происходит качественный переход, и отдельная область технических систем перестаёт удовлетворять человеческим потребностям?

Вопрос этот встаёт особенно остро с учётом того, что современное образование всё более клонится к вектору штамповки «квалифицированных потребителей», обладающих набором запросов и умений по подбору нового продукта потребления.

Цифровизна

Говоря о так называемой постнауке, стоит поразмыслить, что повлияло на желание прибавить эту латинскую приставку к слову. Есть ощущение, что сейчас наступает период некого постпрогресса. И это с учётом того, что технологии, к которым обычно слово прогресс намертво привязывают, себя не исчерпали. Но есть тенденции «оглядывания» назад.

Тенденции эти выкорчёвываются у молодых людей. Это лишь наблюдение, и пускай сотню раз субъективное, но, по крайней мере, имеющее отношение к нашей работе. Многие молодые люди сознательно игнорируют навязываемые современностью тренды. И это касается всех сфер общественной жизни, в том числе и образования, взятого нами. Другая часть молодёжи осознанно возвращается в смысле «стиля жизни» к стилю жизни, скажем… своих родителей. Вполне возможно, что это есть пущенная тенденция, но ведь именно тенденция «уподобления прошлому», а ни какая-то иная.

Тот факт, что подростки хотят возврата (в смысле моды, поведения, общения, времяпрепровождения – чего угодно), говорит о верности предположения, а главное – сам «тренд» прижился. Даже если уцепиться за противоположный край и сказать, что не возврата они хотят, а просто за «новомодным течением» следуют, встаёт вопрос: откуда оно взялось? Те же плёночные фотоаппараты, активно использующиеся прогрессивной частью поколения «двухтысячников» (мы её называем именно прогрессивной). Не показатель ли это? А следующая, самая узкая часть молодых людей, — это те, кто уже с лихвой почерпнули «цифровизны» и навязываемых трендов и намеренно отказались от них.

Безусловно, говоря в широком смысле, дуновения ветра (разгоняемого вентилятором) вполне легко считываются. Такое иносказание применимо по отношению к ложному, активно навязывающемуся, ненатуральному. Завёрнутому в красивый фантик. Но неосознанное противоборство, этот молодёжный «бойкот» (разделяемый, конечно, не всеми представителями данной возрастной группы) таки ощущается в воздухе. Наше предположение можно использовать в качестве контраргумента в спорах, касающихся отсутствия ярко выраженного подросткового протеста у некоторых сегодняшних школьников или студентов.

Нынешний протест нацелен вовнутрь. Именно потому, что он непроизволен и находится в перманентно подогреваемом состоянии. Данный тезис введён как умозаключение. Возможно, чем более «толстым» и «штампующим» будут делать процесс обучения (того или иного, как целого), тем сильнее этот невольный обратный процесс у учащихся будет нарастать. И, рано или поздно, он выплеснется.

 России не подходит та модель образования, внедряемая в её систему, которая сейчас существует на Западе. Не потому, что она плохая, но потому, что она как раз-таки элемент другой системы. А будучи вырванным из исходной системы, элемент может встроиться в систему только лишь уродливым образом. Являясь чужеродным, неприспособленным к новой среде, он убивает эту самую среду, а вместе с ней и себя.

Также, как невозможна в России адекватно функционирующая образовательная система западного типа, невозможен и капитализм в качестве системообразующей основы общественной жизни. Возможен капиталистический уклад, что наладился в конце XIX века в качестве «нароста» на субстанции русской системы.

В то же время сама по себе та система образования, насаждение которой мы можем наблюдать воочию, не несёт в себе конструктивного содержания. Даже в случае Запада/Постзапада, где она и появилась.

Одним словом те процессы, которые идут в образовании на Западе с середины 70-х и в России с середины 90-х, можно назвать дерационализацией. Происходит уменьшение количества часов, затрачиваемых на образование. Что более важно – падает его качество. Также в образовании утверждается «кастовость» — деление. Но закрытые системы в особенности уязвимы к действию второго начала термодинамики (сил распада).

На этом фоне очень показательны «учебные планы» в MIT – первой инженерной школе США, а также ВУЗе, обучающем американский истеблишмент. А выглядят эти планы несколько удивительно. Учебная нагрузка, в рамках 12-недельного семестра, находится в диапазоне 3,5-4,5 предметов в семестр. Причём среди этих предметов, а именно гуманитарного блока, — “Gay and lesbian studies”. Более половины предметов студент может выбрать сам. Резонно задаться вопросом: а что сумеет сделать такой инженер?

По собственному желанию выбравший более половины (своего скудного) числа предметов, но при этом не владеющий основами математики, физики, инженерного дела. Иначе – не получивший основополагающего естественно-научного и/или технического образования. Нет практики, нет понимания теории — она для нового инженера отдаёт «магией», которая работает.

В гуманитарно-общественном образовании ситуация не лучше. Из массовой общественной науки вообще ушла теория. Исследования сводятся к сумме эмпирических обобщений, что уже во многом наукой можно назвать с натяжкой. А ведь этому обучают в вузах, защищают степени, получают Нобелевские премии (за последнее десятилетие ни один экономист, получивший медаль Нобеля, не исследовал современный кризис и его экономико-финансовое измерение). Упомянем также выбранные области изучения гуманитарной науки. Литературу. И религию.

 

Процесс дерационализации отображён в научной фантастике. Конечно. Золотой Век фантастики прошёл под знаменем технооптимизма (мы не берём в пример антиутопизм как жанр). Писатели 50-60-х г. г. рисовали картины будущего, в которых человечество вышло в космос, заселило ближайшие планеты; будущее, в котором искоренены болезни, а люди, освобождённые от современных «ограничений», могут отдать себя делу творчества, познанию и созиданию.

Угроза господству

За 60-ми последовали 70-е, на Западе в фантастике начали происходить два процесса: появление т. н. «Новой волны» с лёгким запахом постмодерна. И выхода на первый план жанра «фэнтези», рисовавшего мир магии, иерархии и неравенства. Напрашивается на ум корреляция этих процессов с докладом «Кризис демократии», подготовленным для трёхсторонней комиссии Хантингтоном, Крозье и Ватануки примерно в это же время.

В нём открыто говорилось о том, что развитие демократии угрожает «ответственным группам» (читай: господствующим группам). Положение этих групп якобы находится в опасности из-за развития и утверждения демократии. В таком ключе становится понятно, какую социальную функцию выполняют фэнтези и киберпанк.

Произведения в жанре киберпанка дают нам картину недалёкого будущего, характеризуемую повсеместным проникновением технологий (что важно – в основном цифровых, технотронных!) в повседневную общественную жизнь.

Эти процессы происходят на фоне упадка национальных государств как субъектов исторического процесса и подъёма транснациональных или уже глобальных корпораций, увеличения классового и межгруппового расслоения. Здесь мы возвращаемся к реальности и с удивлением обнаруживаем многие типологические сходства с описанной выше схемой.

Сначала компьютеризация, затем цифровизация образования — это весомый, на протяжении уже нескольких десятилетий продолжающийся массовый процесс, который нельзя оставить без внимания. На счёт него бытует много мнений. И, как всегда, спектр этих мнений проходит от безоговорочного принятия и восхваления, до категорического отказа и жёстко негативной оценки. Понятно, что придётся разбираться, что здесь к чему. Анализ реального положения дел, направленный на понимание макродинамики массового процесса, должен начаться с нескольких вопросов.

В первую очередь нас интересуют системные аспекты исследуемого процесса. Что он такое, какова его структура в пространстве, времени, в функциональном отношении? Затем должен следовать вопрос “cui bono – кому выгодно?” Он направлен на выявление социальной силы, квазиразумного актора/субъекта, являющегося интересантом и бенефициаром рассматриваемого процесса.

В отношении общих характеристик цифровизации можно сказать, что это реакция на усложнение общественного целого; ответ, направленный на оптимизацию процессов, связанных с возрастанием сложности. Грубо говоря, пресловутый “прогресс”. Однако сложность (не только) в том, что специалисты укладывают на лопатки концепцию “Чётвертой промышленной революции”, указывая на её несостоятельность…

Омашинивание

Даже если мы оставим в стороне размышления о прогрессивности явлений компьтеризации и цифровизации, мы не сможем не заметить другую важную сторону этого явления: усиление социального контроля. Много рассказывается о том, как цифровизация упрощает быт и иные аспекты жизни индивида. Но есть и обратная сторона медали. Это колоссальная топорность нововводимых цифровых систем.

Часто они даже усложняют то, что якобы должны были упростить. Здесь можно привести пример с автоматическими штрафами. Далеко не всегда они увеличивают прозрачность административных функций, ведь правда? Вот тут на ум приходят одни недавние выборы, ознаменовавшиеся концом “одного президентства”.

Последняя точка зрения широко бытует в узких кругах и несформулированно висит на уме у несколько большего количества людей. Присоединимся к ней и осветим в отношении образования, раз уж мы взялись за этот вопрос.  Объявленная программа о симбиозе человека и машины (шире – техносферы), не только не выполняется, но и работает в обратную сторону.

Здесь наблюдается не союз, направленный на возрастание организованности и сложности в обеих взаимодействующих системах. Напротив, есть тенденция к “омашиниванию” человека, самое главное – к нивелированию и полному выхолащиванию его субъектного потенциала. Происходит отчуждение человека как целого.

Это можно проиллюстрировать на многих частных моментах.   Пожалуй, одним из наиболее значимых является подмена личного контакта между людьми в ходе образовательного процесса. Происходит это и при появлении прослойки между учеником и учителем в виде систем голосовой/видео связи; либо при полном переводе учащегося на работу с электронными материалами – видеозаписями и текстами, подразумевающими последующую оценку приобретённых знаний и навыков в формате тестов. Об оценке понимания, прошу заметить, в таком случае речи идти не может вообще!

Как и о многих других неформальных и неформализованных сторонах образовательного процесса, которые, не будучи формализованными или формализуемыми в принципе, от того не становятся менее ценными. Наоборот: к примеру, такая вещь как воспитание, (неосуществимая при дистанционном “образовании”), лежит в основе образования как такового.

Следующий важный момент – это удаление письменных работ с заменой их работой с клавиатурой. Это также сильный удар по человеку. У прошедшего такую “школу” ученика целые области головного мозга оказываются несформированными. И, учитывая сильнейшую изменчивость мозга и его быструю эволюцию (cм., работы С. Савельева),— это шаг в эволюционном смысле. Когда создаётся вид/подвид существ, которые оказываются неприспособленными к интеллектуально-мыслительной деятельности ввиду биологических особенностей. Трансгуманисты говорят о “направленной эволюции”. Вот вам пример, только здесь уже фигурирует “инволюция”.

Игроки в цифру

Естественно, в описанном ключе можно сказать о выгодоприобретателе этих процессов – господствующих группах, стремящихся обвалить сложность управляемой системы для того, чтобы иметь возможность её в более полной мере контролировать. Всё просто — речь о законе Эшби из кибернетики: “Управляющая подсистема должна быть сложнее управляемой”. Но действия по обвалу системы подсистемой не могут не затронуть последнюю. Тут должен сработать принцип обратной связи. И тогда обвал может быть катастрофичным. Худшее – это откат к первобытному существованию, или даже дальше – упадок разумной жизни как таковой.

Конечно же, сейчас ведущим в «игре в цифру» игроком являются верхи, — они оседлали историю в начале 70-х и до сих пор её ведут. Уже сойдя с гребня волны неолиберальной революции/контрреволюции, они пытаются поймать новою волну. Но ход событий не предопределён и определяется столкновением борющихся сил. И цифровизация – это обоюдоострый меч. Взять его может любой. И форма этого меча может быть любой.

О форме подробнее. Проблема несовместимости интерфейсов современной техносферы с человеком уже упоминалась. Пожалуй, большая и важная работа открывается именно в этом направлении – создании дружественной, симбиотичной с человеком технотронной среды. Можно сказать о простых вещах, таких как удобные системы ввода, которые бы, к примеру, не отличались от тетрадей: ввод текста в машину производился бы на письме. Или книги нового типа, которые бы объединили новые сетевые технологии, быстроту доступа к базам данных с удобным интерфейсом (см. “Алмазный Век” Н. Стивенсона).

Но это лишь отдельные идеи. Суть в том, что, если мы хотим выжить и восходить всё выше, нам придётся сделать работу над ошибками в нашем подходе к технологиям, добившись общности. В этом деле, возможно, пригодятся мысли забытых людей, таких как Дуглас Энгельбарт.

Отдельно, в контексте процесса дерационализации, следует сказать о магии, оккультизме и иных иррациональных концепциях, об их подъёме в последнее десятилетие. Этот процесс сопровождается ударами по христианству. При этом буддизм и индуизм активно «продвигаются» излюбленными нами «социальными процессами». Для большинства т. н. технотронное окружение становится неким подобием волшебного леса, пантеистических культур древности.

Те же, кто обладают знанием, позволяющим создавать это окружение и его отдельные части, воспринимаются как маги. Их власть «магитизируется» более высоким положением в некоторой иерархии (привет магам и маглам). Христианство преподносит идею равенства людей перед Богом. Но это равенство противоречит классовым интересам «Хозяев Запада» и их подельникам (привет толерантности и приёму беженцев). Таким образом, борьба, по сути классовая, приобретает религиозные формы.

Оккультизм и трансгуманизм

Оккультная проблематика в современных психоисторических процессах выводит нас на ещё одно интересное явление – трансгуманизм (снова). Позиционируя себя в качестве опирающегося на науку идейного комплекса, он, тем не менее, используя научные элементы в качестве функциональных, содержательно выступает как оккультно-философская система.

Особенно это заметно в среде технических специалистов, вовлечённых в трансгуманистическое движение, не особо изощрённых в областях философии и эзотерики. Они принимают определённую мрачную эстетику, отсылающую к иерархическим структурам, закрытым жреческим корпорациям. К обществу, где подавление и угнетение принимается как социальная норма.

Таким образом вырисовывается интересная картина: наука как форма рационального знания заканчивает свой век несколькими процессами, один из которых – её перерождение в некий оккультно-философский комплекс с гностическим душком.

 Современные процессы в образовании работают на слом массового университетского образования эпохи модерна. Новое время несёт новые вызовы, но «наметившиеся процессы» в учебном процессе ответом на вызовы никак не назовёшь. Скорее наоборот.

В последние десятилетия также заметен процесс окончания эпохи массового общества. Как и процесс смещения ценности с вещественных факторов производства на духовные и социальные. Эти процессы накладывают отпечатки на образование. Можно даже сказать, что образование в контексте этих процессов становится одним из главных полей социальных битв начала двадцать первого века.

Победа в сфере образования есть залог выживания в той ожесточённой борьбе, которая намечается в нашем веке. В веке, который, похоже, станет «долгим» двадцать первым (1991-21**), по аналогии с долгим шестнадцатым (1453-1648), явившимся переходом от Феодализма к Капитализму на полуострове Европа.

Заключение

Подводя итог, не постесняемся напомнить, что процессы, происходящие в современном обществе, не новы. Как выяснилось. Поступательными движениями, почву к ним готовили достаточно долго. Рано или поздно они должны были «произойти». Поэтому неожиданностью их тоже строго не назвать. Более того, никаких изменений нет, – вернее, само слово «изменения» является фикцией. Ведь они находятся в активной стадии уже, как минимум, весь XXI в.

Понимая и трезво оценивая происходящее, отделяя зерно от плевел, можно менять те самые процессы. Но, даже если откинуть желание всеобщей и неожиданной заинтересованности в происходящем, контрпроцессы в обществе говорят нам о том, что «как по маслу» намеченное вряд ли пойдёт. А намеченное у тех, кто данные процессы пускает, безусловно есть.

 Вступиться за своё мнение не поздно. Одуматься не поздно. Уже была упомянута железная дорога, незыблемость которой не обсуждается. Она настолько прочно вошла в жизненный обиход, что мы не придаём её существованию особого значения. Давайте снова взглянем на эту железную дорогу, только «новым» взглядом. Обученным злым опытом. Или добрым, кто знает.

Победа в образовательной сфере требует победы в области рационального знания, сознания реальной картины мира, адекватной его текущему этапу развития. Здесь же научные структуры нового типа (постнаучные) становятся главными действующими субъектами. Учёный становится воином. А победа в грядущих социальных битвах в целом требует победы в сфере образования. Приём закольцовки.

 Исторический факт в рамках некой исторической теории есть предмет общедоступного анализа. И пускай вас не смущает слово «факт». Анализ необходим как раз для того, чтобы общедоступные факты не стали «историческими огрызками», преподнесёнными как факты. А историческим источником можно считать всё, что угодно, кроме сплетни. Но в первую очередь нужна оптика: теория, через которую ты будешь знать, на что и как смотреть.

 

Вам также может понравиться...

Популярные записи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *